Память часто сравнивают с калейдоскопом. Странен узор моих воспоминаний при очередном его повороте. Россыпь ярких пятен, каждое из которых вблизи — кадр киноленты с названием жизнь. Веселые и грустные стеклышки цвета детства и родителей, юности и друзей, любви и детей. Иногда попадается черное пятно — вывалившийся из тщательно забытого угла неудачный эпизод. Смотреть не хочется, но это тоже — моё. Сам снимал. Взглянешь и стараешься снова засунуть куда-нибудь подальше. Радует то, что их не много. Да и великий ретушер Время, сжалившись, обесцвечивает темные пятна. Спасибо ему, ведь разглядывать хочется только цветные стеклышки…

     Я познакомился с ним давно. Затрудняюсь сказать, сколько лет назад. Просто разговорился с человеком в пойме. Обычный, зазубренный ветром и солнцем дядька, прогонявший мимо коров. Что я хотел у него узнать — кто теперь помнит, но как-то завязалось знакомство, переросшее в дружбу. Впоследствии даже ритуал встречи появился. В каждый приезд на его точку я привозил в подарок упаковку «Примы», а он встречал меня овощами с огорода и сводками с водоемов. В те времена «точками» называли разбросанные в глубине поймы отдельные домишки, принадлежащие совхозам или колхозам. Там, как правило, жила семья, занимающаяся выпасом скота на бесконечных заливных лугах. С Юриной хозяйкой я первое время не пересекался, но как-то подъехал к дому, пошумел, и вышла ко мне грозная тётя с вопросительным взглядом.
     — Здравствуйте.
     — Здрасьте. Чего надо?
     — А Юра где?
     — Кому Юра, а кому Юрий Алексеевич!
     — Гагарин что ли? — Засмеялся я.
     — Какой Гагарин???
     — Да я пошутил, мне бы Юре сигареты передать.
     — В Марченко он, по делам. А сам кто?
     — Алексей.
     — Давайте свои папироски, вечером он будет.
     Вот с этого разговора и пошло — Гагарин и «гагаринские» места. А строгая реакция Юриной «бабки» мне стала понятна позже. Она приторговывала самогоном, и видимо, странные гости были не редкостью. Я пишу «бабка» в кавычках, потому что так её называл Юра, а вообще-то она была совсем не старой, нормальной тёткой. Мы с ней тоже потом подружились, на почве банок. Как-то, выезжая с поймы, мы с женой заехали на точку узнать, не привезти ли чего из города.
     — Юра, ничего не привезти с собой в следующий раз?
    — Да не… Все ж есть. Зять хлеба привез, так я даже в Булгаков на мотоцикле не поеду. Бабка вон гундит про банки, а где я ей их там возьму.
     — Какие банки?
    — Да она вчера в подполе кокнула три четверти пустых, теперь переживает про огурцы. Пора же крутить.
     — А… ну да, проблема. — С тем и уехали.
     Через неделю летели мы на рыбалку в пойму, по ахтубинской дороге. Остановились на обочине купить арбуз. Пока выбирали, жена углядела чуть дальше дядьку, торгующего банками. Не долго думая, купили мы упаковку трех-литровок, запихнули в машину и через час стали лучшими «бабкиными» друзьями. С тех пор, если мы располагались на рыбалку с ночевой, недалеко от точки, то под вечер появлялся Юра. «Это вот, — ставил он на наш рыбацкий столик две банки, большую с молоком и поменьше со сметаной. — бабка передала. Свежее. Тока, когда домой наладитесь, банки назад завезите. Просила.»
     Бывало, удавалось пожить в пойме неделю. Тогда Юра заходил или заезжал каждый день. Появлялся обычно после обеда, когда коровы ложились где-нибудь в тени, пережевывать свою траву. Сначала по балочкам катился звук тарахтелки видавшего виды «Восхода». Потом в сизом дыму возникал Гагарин. Привалив мотоцикл к дереву, усаживался на стульчик, приклеивал к губе сигарету, укладывал на колени крупные узловатые руки и начинал беседу: — «А вы чё грибы не берете? Там у дубков за баклужиной груздев не меряно, я вчера видел. Ходил клетку на нутрию смотреть, а оно вон — грибы уже. Бабка в прошлом году сестре соленые передавала, они их враз уговорили. Эт та сестра, у которой муж шофер. Он в командировке был, в Калмыкии, там такая история была …»
     Разговаривать с Юрой было интересно и сложно. Главное было уметь слушать. Похоже, с бабкой своей они переговорили обо всем на свете и он был рад свежим ушам. Спросив о чем-нибудь, надо было быть готовым к очень развернутому ответу. Задавать наводящие вопросы было бесполезно. Звучало это примерно так:
      — Юр, а где сейчас щука покрупнее?
     — Так это, прошлый вторник племяш приезжал. В Осиновом, под каршой, с утра хорошо поймал. Ну который в игровых автоматах всё проиграл. Он же бестолковый, его, чего не спроси, ничё не знает.
     Далее следовал рассказ о городской «бестолочи», плавно перетекающий в жизнеописание других бабкиных родственников. У самого Юры их не было. Я так понял, что когда-то он был неплохим городским каменщиком, но в 60-е, после какой-то истории, остался без жилья, друзей, и осел тут, сойдясь с овдовевшей хозяйкой. Интересный, абсолютно не характерный для местного образа жизни, факт.  Юра не пил вообще. В смысле, спиртного в рот не брал. Да и когда? Ложились они рано, потому что подъем затемно, дел невпроворот. Скотина, огород, дом и ещё много чего. Прогоняя стадо по самым разным местам, он знал в округе не только все дороги и озера (я и сам их знал), а был лично знаком с каждым деревом, кустом и баклужиной. Со временем я начал разбираться в его географии и понимать, что значит «по полю прямо, а за кривой ветлой вправо и через пески за балку, к вытеку».
     Рыбу Юра ловил только весной, в разлив. Добраться посуху к точке в это время было невозможно. Домик стоял на холмике у озера, его не топило, а вокруг почти все было покрыто водой. Заливные луга, этим всё сказано. Скот выпасали по грядам, а хлеб привозил родственник на лодке. Прямо в залитых лугах, рядом с домом, Гагарин ставил несколько сеток и снимал с них лещей, сазанов и всякую другую рыбу, вкатившуюся в пойму на нерест. Все шло в засол. Он не раз угощал вяленой рыбкой — получалось она у него очень вкусной. Летом ставил на берегах озер, в найденных им местах, какие-то клетки для ловли нутрии. Я толком не знаю, что это за ловля, но со шкурками он что-то делал, помню — рассказывал. Было у него и старое ружьецо, уток постреливал. Как-то подкатил ко мне вечером, к стану, протянул две малюсенькие тушки: — «Бабка жарила. Вчера выпасал за Кузиным, увидал много. Вечером пошел, стрельнул несколько штук. Замучался в чакане собирать.» А еще у Юры была интересная собака, очень похожая на овчарку. Поняв, что отношения у нас самые дружеские, она чёрти откуда прибегала (видимо, в «свободное время») к нам на стан и молча садилась около кострища. Получив от жены кусок колбасы, так же молча убегала. Дома-то не баловали.
   В начале 2000-х в пойме стали нагло пилить дубы. Сначала потихоньку, по глухим уголкам, а потом уже в открытую, прикрываясь какими-то липовыми бумажками. В результате некоторые известные озера стали с лысыми берегами, исчезли целые дубравы. Гагарин свои озерные дубы отвоевал… Успели спилить только один, а дальше дело чуть до стрельбы не дошло. Пильщики свалили, от греха подальше.
     Лет восемь назад Юра сказал мне: — «Всё, последний год на точке. Устали мы с бабкой. Будем в поселке всё время жить.» Я как-то не спрашивал у него раньше, но оказалось, что там у них приличный дом с участком. И на следующий год точка опустела. Время от времени появлялись какие-то странные личности, но через пару лет она окончательно умерла. Сначала срезали провода со столбов, потом исчезли хозпостройки. Дольше всех держался дом с развалившимся крыльцом и пустыми глазницами окон. Но пришел и его черед. Исчез и он. На кирпич наверное разобрали. Сейчас на месте точки трава в пояс и медленно зарастающие плешины бывших построек.
     Как-то мы с женой спросили у пастуха, с фермы по соседству, про Юру, как он там, в поселке?
     — Так умер он, в прошлом году.
     — Да ты что! А бабка его?
     — Годом раньше похоронили.
     Вот такая история. Дубы в пойме, потихоньку, но всё равно пилят. А Время, не прячась, в открытую выпиливает из жизни хороших людей. И ничего с этим не поделаешь. Остается только цветное стеклышко в памяти…