Я музыкально всеяден. Не люблю только мёд и рэп. Мёд — есть, рэп — слушать. Формирование вкуса началось с найденного на чердаке сломанного патефона и запуска пластинок на 78 оборотов. Красиво летели. С чердака и с последствиями. Препарирование радиоприемника «Нева» последствия усугубило. Я всегда работал качественно, так что, вызванный папой реаниматор, взглянув на тело молча покачал головой и ушел не попрощавшись. В доступной мне тогда форме папа объяснил, что сладкий запретный плод всегда имеет некоторое послевкусие и послечувствие. Оно слегка горчило и зудело, положив начало периоду моей полной музыкальной безграмотности. За исключением утренних «Радио-няня», вечерних «Спят усталые игрушки» и оркестра пожарников по праздникам.
 Качественный скачок произошел примерно в классе четвертом. Старший брат поступил в медицинский институт. На должность студента. Вместе с ним туда же поступили и наши братья из развитых стран. Самого разного цвета кожи и все как один — капиталисты. Так как они ничего не понимали в Ларисе Мондрус и Эдуарде Хиле, то везли с собой сюда, для души и коммерции, проклятый рок-н-ролл и прочие джинсы. Жили мы в центре, в двух минутах ходьбы от Меда. Это и определило статус нашей не маленькой квартиры как дыры в железном занавесе, в плане обмена культурой и штанами. Приходя из школы, я постоянно заставал дома фестиваль дружбы народов, рассасывающийся к приходу родителей. Брат вообще был очень интернационален. Он переписывался с китайцем, изучавшим русский язык, хранил фотографию Фиделя Кастро с подписью и иногда вместе с пивом, воблой и друзьями пел песню кубинских героев Барбудос:
 «Куба, отдай наш хлеб,
 Куба, возьми свой сахар…»
 Ну и так далее, кто в теме — помнят))
 Штаны меня тогда мало интересовали, да и, временно выгоняемый взашей в другую комнату, я мало что видел. Но слышал! И бешеная энергетика часто звучащей за стеной музыки заполняла все свободные в моем теле места. Вплоть до костного мозга. Так я, еще мало что понимая и пока ничего не подписывая, заочно познакомился с многоликим дьяволом, являвшимся то в образе Чака Берри, то Херман Хермитс, то сразу в четырех Битлах. Примерно через год существование квартиры имени Дружбы народов эффектно завершилось вечерним появлением в ней нетрезвого брата в обнимку с двумя поющими неграми. И отцовской фразой: «Вот это встреча на Эльбе …»
 Я мало что тогда понял из утренних маминых слёз и разговора отца с братом. Загадочные «кегебэ» и «какой, к черту, Патрис Лумумба» у меня ассоциировались только с детским фильмом «Тамбу Ламбу». Но отец умел доступно убеждать словами. И разноцветные и разноглазые дневные посетители закончились.
 Но музыка осталась! Она приносилась братом домой в красивейших пластинках и звучала сначала из радиолы Беларусь, переносясь в магнитофон Чайка, а потом из шикарного по тем временам Днипро-14А. Обретались мы с ним в одной комнате, и через пару лет я свободно разбирался в исполнителях и стилях. К моему восьмому классу брат, застукав несколько раз теплый магнитофон и непорядок в расстановке бесчисленных кассет, принял радикальное решение. Им был проведен обширный ликбез по пользованию техникой, обращению с кассетами и выдан уксус для склейки часто рвавшейся пленки. Прозвучали божественные слова: «Слушай что хочешь, главное — порядок!» И понеслось…
 Надо сказать, что к этому времени я уже был в несколько более выгодном положении, чем брат. Дело в том, что родители сразу определили меня в серьёзную языковую школу. Уже со второго класса я учился просовывать язык между сжатых зубов, выговаривая «the» и складывать губы трубочкой. Не для поцелуя, а для звука «W». Три предмета на английском языке, включая техперевод и английскую литературу. До сих пор помню треклятого и нудного Беовульфа. Но зато… Тексты Битлов и других англичан считывались на раз. С американцами было похуже, но тоже вполне.
 Это было удивительное время. Элеонор Ригби, Дом Восходящего Солнца, Летнеее Вино и первая любовь одноклассницы. А потом как обухом по голове — The Doors. И мир перевернулся. В мою жизнь вошли Странные Люди, Оседлавшие Шторм и ждущие Когда Смолкнет Музыка. Я сам стал тем самым Ящером, который:
Not to touch the earth
Not to see the sun
Nothing left to do, but
Run, run, run
Let’s run…
…
Run with me
Run with me
Run with me
Let’s run…
 Моррисон, с его удивительными текстами, поселился во мне навсегда. Как впрочем и многие другие. Контркультура (слово-то какое, почти подрасстрельное) взяла верх, и крестик под дьявольским договором я поставил вместе с Джеймсом Брауном. Но кровь и соул были мои. Сердце мощными толчками прокачивало внутри меня рокабилли и ритм-н-блюз. Пропитанная фанком и роком жизнь бурлила, бобины вертелись, счетчик считал. Не только метраж, но и время. И вот шумная компания, состоящая из меня, Дженис Джоплин, Рэя Чарльза, Чикаго и всех других, допелась до школьного выпускного. Вроде как этап. Под влиянием брата я попытался поступить в Мед, куда меня, слава богу, не взяли. Так что, поехал я служить. Военкомат отправил меня в Германию, а вот вернулся я уже с Обратной Стороны Луны. В обнимку с Гилмором.
 Пинк Флойд стали вторым взрывом мозга после Дорз. От вокализа из Великого Шоу На Небесах у меня шевелились даже уши. Концептуальные альбомы с сумасшедшей музыкой всасывали в себя и, прожевав, выплёвывали отстиранное и выжатое насухо тело. Ежевечерний катарсис помогал существовать и прятать внутри ненужные вопросы. Сейчас я вот думаю, а как жили те, у кого не было этого волшебного порошка для стирки? Может вопросов не было? Это вряд ли.
 Надо было определяться со светлым завтра. Учитывая неугасающий интерес к анатомии всяких электронных штук, я вступил в Политех и диско. Не знаю насчет Политеха, но в диско, как я понимаю, вляпался весь мир. Начиналось-то всё хорошо. Чувствуя Любовь и Люди Заката заокеанской Донны Саммер как нельзя лучше вписались в моё студенчество, сглаживая шероховатости и непонятки в самых разных компаниях. Но Европа сразу углядела золотой блеск сплава диско и попсы. Компот от музыки быстро и жидко растекся по бесчисленным дискотекам. Изуверски подобранный ритм с частотой 100 ударов в минуту камлал из магнитофонов, синхронизируя вечернее движение незанятых частей тел и мозгов. Вот этот коммерческий суррогат как музыку я уже не воспринимал. Да и начитан был. «Хищные вещи века» с «дрожкой» и цветными фонарями были неплохой кольчужкой для головы. Хотя я успел и подзаработать на всём этом безобразии. Диджеил помаленьку.
 К этому времени я обзавелся первым своим, прилично звучащим, комплектом аппартуры. Именно звучащим, а не орущим. Кайфовал свободными вечерами от заново услышанных любимых групп, шелеста маракасов и скрипа пальцев на гитарных струнах. Любопытства ради взял послушать несвойственную мне тогда музыку. И опять серьезно влип. По уши.
 Утверждаю. Невозможно понять и полюбить джаз и классику, слушая Коулмена Хокинса из радиоточки на кухне. Или Чайковского из телевизора во время очередных похорон. Ноль эмоций, разве что веселье от списка фамилий в оркестре Русских Народных Инструментов. (Я абсолютно толерантен, это просто шутка). А вот наличие дома классной акустики, хорошего усилителя позволяет понять, зачем существуют обертона, что такое на самом деле клавесин и рояль, и почему они не пианино. А так же то, что Пещера Горного Короля в исполнении Оркестра Электрического Света — сильная штука, но дело все-таки в Григе, исполнение которого симфоническим оркестром плющит аж до первого этажа. Да так, что ноги потом не ходят, а ползать начинаешь только минут через десять. Что же касается джаза — мне уже сложно представить бытие без саксофона Бена Уэбстера и его знаменитого «пфе-пфе». Или без Дайаны Кролл. В общем, и там, и тут такое количество имен, что перечислять их просто бессмысленно.
 Вот примерно так я стал всеядным меломаном. И соседей давно не удивляет то, что звучащие за стеной Семь Слов Христа На Кресте Гайдна могут сменится Бадди Гаем или того хуже — Раммштайном. Со мной не соскучишься! А всё потому, что я совершенно безграмотен в нотах, аккордах, гаммах и скрипичных ключах. И слуха с голосом у меня нет. Услугами музыкальных сомелье не пользуюсь. Я просто ищу то, что вкусно звучит и пахнет. Пробую на слух и язык. И если по спине бегут мурашки, а в животе загорается лампочка — ем. Даже если это — смертельный яд.
Просто надо соблюдать дозировку. И избегать фаст-фуда.